Толмачев Павел Емельянович. "Как быстро мы взрослели"
Толмачев Павел Емельянович
Кандидат наук, профессор, заслуженный деятель физической культуры и спорта Молдавской ССР, отличник народного образования СССР.
"Мы - дети войны - взрослели очень быстро. Потому что страх, голод, нищета и не было этой вот детской ласки. Родители были все кто на фронте, кто в поле. (Вообще Молдавия с 18-го века вместе с Россией. После революции часть Молдавии – Приднестровье - осталась в СССР, часть - Бессарабия-отошла к Румынии, а потом еще несколько раз то туда, то - обратно.)
На моей памяти у нас, в селе Волонтировка, было так: после русских сначала были румыны, потом ушли румыны в 40-м и пришли русские, потом в 41-м пришли немцы и опять румыны (румыны были оккупантами как и немцы), и в 44-м снова Советская Армия. Я видел тогда, как простые люди с радостью встречали Советских солдат, праздник был. Все выходили на улицы. Женщины, дети, старики несли все, что у них было: кусок брынзы, стакан вина. Встречали с цветами. А когда немцы пришли - ужас был.
Хотя о немцах тоже нельзя так однозначно, среди них тоже были хорошие люди. В селе расположилась немецкая часть. Рядом с нашим домом был немецкий штаб. А у нас квартировался полковник. Мама хорошо разговаривала по-русски и, кроме того, хорошо готовила, подрабатывала в трактирах и на свадьбах поваром. И более-менее, относительно других, насколько это возможно при той бедности, в доме чистота была. Потом уже от советской армии у нас жил капитан - Герой Советского Союза.
Расскажу про этого полковника. Немцы обычно заходили во дворы и брали все что есть - кур, всю живность, бочки с вином простреливали. Нас они особо не трогали, потому что знали, что тут живет этот полковник. Боялись. Эпизод, который я видел своими глазами. Как-то дома были мама и полковник. В нашем дворе стояла подвода и немцы начали ее разбирать для топки, я побежал крича к маме, что ее ломают. Крик услышал полковник, вышел, солдаты вытянулись перед ним и ушли. Оставили.
И второй эпизод. 43-й год, лето, мне 7 лет. Мой средний брат Вася был в возрасте 16-17-ти лет, в армию румыны его еще не брали, а вот немцы увозили молодежь в плен в Германию на работу. И девушек, и юношей. И вот его и соседского подростка увезли в Белгород-Днестровск. Там был сборный пункт, оттуда всех отправляли в Германию и Румынию. Они удрали. Их объявили дезертирами. Ребята тайно пришли домой и спрятались через дорогу, у зажиточной и интеллигентной семьи. У тети Исти’ны в сарае было сена для скота под потолком, там они и прятались. А я два раза в день носил им кушать. Незаметно, вроде как игрался, двигаясь в их сторону. И кто-то донес. Люди тогда постоянно друг на друга доносили. Жандармы-румыны остановили меня с едой. Спрашивают куда идешь, говорю к сестре, а они уже все знают, не знают только конкретное место. Начинают спрашивать, где брат, говорю, что в Белгород-Днестровске. Они как бы по-хорошему, конфеты предлагают так ласково, а я одно и то же. Затем зашли к нам во двор, было часа 2, солнце жаркое, июль месяц. Мама стирала в доме. Отец отдыхал на перерыве от жары с поля. Жандармы по-хорошему, по-хорошему, а потом решили, как я сейчас понимаю, пошутить. Поставили меня к стенке и стали стрелять из карабина, но стреляли где-то метра на полтора выше моей головы. Убивать не хотели. Я, конечно, испугался, упал. Отец услышал выстрелы, проснулся, выбежал, увидел, что я лежу на земле, схватил топор и прямо на этого жандарма. Их трое было, одного ударил так, что у него рука повисла, ранил его топором. И все. Как они начали бить отца. Это ужас. И опять этот же полковник, который у нас жил года два-три, спас. Мама или сестра побежали в штаб, который был совсем рядом, позвали полковника, он пришел и остановил эту бойню. Его так били, что выбили все внутренности, поэтому он и умер потом. Это не дай Бог и все на моих глазах. Полковник их остановил, но все равно отца арестовали. Взяли в жандармерию. А брату кто-то сказал и он пошел в жандармерию и сдался. Иначе бы убили отца совсем. Тогда папу отпустили инвалидом. А брата все равно угнали в Румынию на работы. Его потом там хотел усыновить американский генерал, но брат отказался. Тогда много американских военных усыновляли детей и забирали в Америку. До сих пор там кто-то живет. Так Вася оказался в Румынии, там встретил девушку, женился и остался. А другого брата Митю, у которого был призывной возраст, забрали тогда в румынскую армию. Потом, когда война закончилась, и здесь он был враг, он из нашего села перешел линию фронта и добрался до Бухареста, где давно жила сестра. Шел то пешком, то на крыше вагона, без денег, без еды, без ничего. Там и жил. Хотел жить в России, а оказался в Румынии.
Было больно также то, что при советской власти, если родственник за границей, например, в Румынии, то твоя анкета уже не чистая. Всем не обьяснишь, что брата угнали. На меня это один раз позже повлияло, когда дали путевку в Финляндию, но не пустили.
Еще один мой брат, самый старший, Ваня, который на 24 года старше меня, до войны работал в Бухаресте, был там хорошо устроен. В 40-м году был заключен пакт, и Бессарабия, бывшая до революции частью Молдавии, из Румынии отошла к Советскому Союзу. Тогда офицально разрешили в течение фиксированного срока – где-то несколько дней - желающим гражданам возвращаться из Румынии обратно. Брат поехал отвезти в село сестру Сашу, которой было 15-16 лет и она в то время училась в Румынии, путешествие было длительное и на пароходе. Их держали там около недели, один берег не принимал, другой не пускал обратно. Хаос. Когда все-таки довез сестру, брат собирался вернуться обратно в Румынию, но к этому разрешенному сроку опоздал, потому что их очень долго на корабле продержали. Границу закрыли. Тут же его за то, что хотел уехать, арестовали. К тому же соседи донесли, что он раньше как-то приезжал во френче и галифе, как буржуа того времени (а я помню говорили, что он как-то приезжал в село даже на белом коне). Дальше только расстрел. У наших родственников из другого села была газета со статьей, в которой упоминалось, что он в Румынии сотрудничал с коммунистической партией. Мама пешком пошла 60 с чем-то километров в село к ним. Летом в самый зной. Достала эту газету и только благодаря ей его выпустили. Но в Румынию уже не отпустили. Потом он уехал в Москву, был в советской армии на фронте. Хотел жить в Румынии, а оказался в России.
Наша семья была на стороне советской Армии, так у нас сложилось. Мама была русская, из села русская Ивановка, отец молдаванин, хотя если разобраться по корням, то русский казак. Я самый младший из двенадцати детей, у меня было четыре брата, один умер до войны и 8 сестер. Был даже такой период, когда один брат воевал в советской армии, а другой в румынской. Значит, брат воевал против брата.
Когда фашистская армия оккупировала Бесарабию, они уничтожали евреев. Концлагеря были в Рыбнице и в Бендерах. Через наше село проходил когда-то торговый путь, каждую неделю съезжались торговцы и покупатели из других мест, за селом было большое вытоптанное поле и там проходила большая ярмарка, и у нас в основном евреи и были. Их выводили на основную дорогу на окраине, давали лопаты и расстреливали в свежевыкопанные ими же рвы. Своими глазами видел подводы с какими-то тряпками и все, взрослые, дети пешком босые туда идут. Был указ о том, что если кто-то укроет евреев, то будут расстреляны все от мала до велика. Моя мама несколько дней укрывала одну семью. Мальчик, я помню, девочка моего возраста, пожилая женщина и вторая, видимо мать детей. Прятали их в сарае под потолком в сене. Кормили. Риск был в том, что если бы их обнаружили, то расстреляли бы обе семьи. И их, и нас. И опять боялись больше всего не немцев, а соседей. Не знаю, что дальше с этой семьей стало, живы они или нет. Спустя три-четыре дня они ушли в обход ночью. Видел как прощались и уходили.
Самым страшным на войне был страх, что попадут и убьют. Вот у нас на крыше как-то взорвалась бомба. Хотя страх потом притупился. Это первые дни, а потом как бы не обращали внимания. Вот летит самолет, раз и сбили. У села был большой виноградник где-то около гектара рядом с дорогой. Один раз я с сестрой в 43 году при румынах шел с поля и вдруг вылетает на низком бреющем полете советский самолет, я видел прямо лицо летчика, стреляющего по машинам пулеметом. Самолет улетел и остались раненые, мертвые, все видел своими глазами. Погрузили их. А еще когда мы выходили с сада и шли к дороге с сестрой Сашей, могло быть так, что с утра не было воронки, а вечером идешь и уже есть. А мы все время туда-сюда по этой дороге. Обычно когда стреляли и бомбили мы прятались в подвал и куда только было можно. А тут помню, в последние ночи перед советской армией, была луна и август месяц, началась артподготовка. Это когда 10-20 минут из артиллерийских орудий разных калибров стреляют по позициям противника, после чего идут в атаку. И вот стреляли над нами, так как село было посередине, сзади позиции немцев, советские позиции спереди. Мы - дети - любовались, было очень красиво, ночью видно прямо след, как идут снаряды. Как сейчас салют мы смотрим, точно так же. Только они не взрывались в воздухе, а шли плавно. Даже получил от родителей за то, что стоял разинув рот, а не прятался. А так красиво было.
Во время войны миллионы детей остались сиротами. Советская власть в нашем селе организовала детский дом. В нашем классе были дети из детдома и дети, которые жили в семьях. Мы, те кто жили в семьях очень им завидовали. Они были накормлены, одеты по форме, кителя, обувь, а у нас ни одежды, ничего нет. Потом из-за этой зависти нас разделили. Дети из этого детского дома становились образованными людьми - учеными, врачами, был даже декан мед. института. Еще помню, как первого сентября начался первый класс, школа недалеко была от нашего дома. Мы учились недели полторы, не больше, и дальше нам объявили, что школа закрыта из-за приближения фронта. В ней сделали казармы для военных. В итоге я так и не учился в первом классе, о чем все время шучу. И только когда Советская армия в августе 44 освободила наше село, с конца сентября опять начали работать советские школы и я пошел сразу во второй класс.
После войны в 46-47-м был страшный голод. Длился он два года в связи с тем, что на протяжении этого времени во всей Бессарабии не было ни капли дождя. Колодцы высыхали, не было урожая. Первый год еще доедали остатки, а потом было так, что люди ели все живое, весь скот, всех собак. Мы должны были погибнуть.
Люди шли и умирали прямо на улице. Были случаи людоедства, когда ели людей, даже детей. Выжили только благодаря Советской власти, когда по указанию Сталина сюда приехал Косыгин разобраться в ситуации, и после проверки Косыгина выделили по 4 килограмма зерна (кукурузы, пшеницы, ячменя) на каждого члена семьи в месяц. Эту крупу разбавляли водой и получалась баланда. Чуть-чуть крупы и вода. Это указание Сталина спасло очень много людей. Был такой голод, что я шел, когда мы сеяли кукурузу, и нет-нет да клал зерно для посева в рот. Моя сестра Катя строго следила, чтобы я этого не делал. Мама стирала для зажиточной семьи евреев с которой была дружна, они платили и этим тоже спасались.
В нашей семье все были верующие. Меня учили молиться утром и вечером, держать посты. Много молились во время этой войны. Сейчас я молюсь только об одном, чтобы ваше поколение не знало такого."
